Ночь в окопах

В 10 час. вечера стало мало-помалу темнеть. Не ночь, а так что-то - полусумрак, полусвет.
Наши окопы углублены и усовершенствованы сапёрами. Когда мы отбили это место у немцев, то первые дни защищались от контратак в маленьких, узеньких ямках. Приходилось туго, но удержались. Теперь здесь просторные окопы с ходами сообщения, с блиндажами, козырьками - по всем правилам фортификации. Есть на что опереться.
Солдаты стоят и сидят у бойниц. Чем обманчивее сумрак, тем зорче глаза. Немцы каждую ночь всякими неправдами стремятся оттеснить нас: обстреливают из орудий, кидают бомбы из бомбометов, словно бы наступают, ползут цепями. Сегодня же мы ждем настоящей атаки. Дело в том, что немцы мстительны, а днем случилась история, взбесившая их. Шестнадцать их солдат вышли из окопов, подняли руки и направились к нам. «Сдаёмся». Наши поверили, высыпали наружу, высунулись из-за козырьков. Однако в последнюю минуту офицер заметил, что идущие сдаваться немцы как-то подозрительно держатся. Наша благодушная доверчивость уже не раз была наказана, а этот офицер достаточно травлен.
Открыть огонь! У них бомбы! - скомандовал он.
Вмиг солдаты попрятались в окопы и встретили немцев пулями. Оказалось, офицер не ошибся. Увидев, что хитрость не удалась, германцы кинулись на землю. В окопы полетели ручные гранаты, предательски спрятанные до того времени в карманах.
Нескольких наших солдаты ранили, но зато ни один из шестнадцати не вернулся назад - всех нашла пуля.
Во вражеских окопах долго бесновались и горланили.
- Подмажь ноги, Рус! Скоро тебе бежать отсюда. - Варшаву взяли и Киев взяли, в Сибирь вас выгоним! - доносилось оттуда.

Наши слушали и посмеивались.
Под вечер на их стороне были заметны передвижения. Откуда-то подходили свежие силы, накапливаясь в двух-трех пунктах. Кроме того, мы отлично изучили их повадки: если хитрость им не удалась и кончилась трепкой, то со злости они готовы переть на рожон. Поэтому у нас хоть и тихо, но все настороже.
В одиннадцать их гаубицы заговорили очередями. Тявкнет одна батарея четырьмя пушками и еще слышно, как летят снаряды, а другая уже выпускает свою «очередь». С наблюдательных постов разведчики доносят: «зашевелились, ползут цепями». Значит началось.
В сумраке ярко вспыхивают и выстрелы и разрывы, но действие этой пальбы только «моральное». Никого не поражая, снаряды рвутся где-то сзади окопов перелеты. После стали рваться впереди - недолеты. Так всегда бывает при ночной стрель6е: нет прицела, невозможно определить ни расстояние, ни уклонение. Наши батареи избегают такой работы - жаль снарядов. Лишь ружья щелкают быстрей и быстрей, временами сливаясь в один общий грохочущий звук.
Справа вдруг закрякал пулемёт сухо, четко и быстро. Это всколыхнуло всю линию окопов: пулемет зря не стреляет, а лишь по видимой цели, когда обнаружены цепи или колонны. Если пулемет заговорил, то, следовательно, идут, наступают, следовательно настоящая атака, а не обычное «ночное занятие».
Выясняется, что справа, в самом деле, немцы кинулись на заграждение, даже попортили проволоку ножницами, но не прорвали - пулеметы скосили их.
Наши разведчики ползком пробираются к лесной опушке. Им приказано узнать, не скопились ли в этой заросли немцы и не думают ли они под шумок наддать.
И вдруг начавшая стихать пальба вновь разгорается со страшной силой. Винтовки, пулеметы и орудия грохочут по всей линии.
«Заметили. Эх, ма! Держись, разведчики» - думает каждый.
Действительно, это по разведчикам.
Их немного, но, должно быть, немцы приняли это за настоящую атаку и громят все видимое впереди пространство. У страха глаза велики. Взвиваются вверх ракеты, на секунду освещают темную землю магниевой вспышкой и вновь темно, вновь беснуется гром, грохот и стон взрывов.
Разведчики возвращаются на зорьке.
Они ползли какими-то укрытыми ложбинками, канавками, кустиками. У них только двое раненых, и в пятивёрстном окопе тоже двое пострадавших от шального огня. Это результат всего ночного переполоха..
Затихает. Кое-где еще потрескивают отдельные ружейные выстрелы, но так это лениво, редко и нехотя, точно капли воды с просыхающей после дождя крыши.
А к восходу солнца смолкает и эта одиночная стрельба. И наши, и вражеские окопы успокаиваются. Ни одной головы над ними, никакого движения. Откуда-то из укрытий, вероятно, смотрят глаза полу-дремлящих часовых, но разве угадаешь, откуда именно?
Устали и они, и мы. Спать пора.
(«Н. В.»).
Итальянцы перед вступлением в австрийский Тироль