Удачный бой

Целый день 14 мая в нашем штабе царило молчаливое и сосредоточенное настроение. Всем было известно, что ночью предстоит решительное наступление по всему фронту корпуса, и все как бы боялись об этом проговориться.
Из сада сквозь итальянское окно помещичьего дома целый день можно было видеть лысый лоб нашего большего генерала, склоненный над картой.
За общим ужином в офицерской столовой обычно оживлённые разговоры не клеились, и, встав, из-за стола все как-то особенно деловито разошлись.
Но... часам к одиннадцати будто случайно всё офицерство оказалось в сборе в парке барского дома, в котором помещался штаб. Огоньки папирос то и дело вспыхивали на площадке, откуда днем открывался вид на карпатскую цепь и на занятую нашими равнину.
Из-за ворот, с высокого речного мостика, слышался сдержанный говор, там толпились свободные от службы солдаты и тоже смотрели туда, где их товарищи в окопах готовились испить смертную чашу за родину.
Ночь была так хороша, как только может быть в мае в южной полосе, где на воле цветут азалии и магнолии.
В чаще парка заливались соловьи, а в тихих прудах задавали неистовый концерт влюблённые лягушки.
Люди напряженно смотрели в ночную мглу и только изредка перебрасывались незначительными фразами. Впереди группы можно было распознать плотную фигуру нашего генерала, тоже не усидевшего в комнате.
Неразорвавшаяся бомба с германского аэропланаНачалось с того, что далеко и невысоко над горизонтом выросла яркая светящаяся точка, продержалась с полминуты в воздухе и, медленно угасая, стала опускаться. За первой на широком пространстве стал появляться целый ряд таких точек все чаще и чаще.
Это противник что-то заподозрил и стал пускать ракеты, освещавшие местность перед его фронтом.
Одновременно с ракетами донеслись отдельные слабые выстрелы винтовок и какие-то глухие удары, и опять на долгие минуты наступило затишье.
И вдруг, точно плотину прорвало, весь горизонт закипел ружейной трескотней, похожей на крупный дождь, барабанящий по железной крыше. Из хаоса звуков выделялось только механически размеренное стрекотанье пулеметов, казавшееся совсем близким.
И вот, покрывая все звуки и яркими зарницами вспыхивая в поднебесье, заговорили пушки. Над горизонтом вперемежку с ракетами стали появляться тусклые, зеленоватые огоньки, тотчас же угасавшие, - это рвалась шрапнель. Горячий ночной бой закипел на нашем левом фланге.
Лягушки в прудах и соловьи в парке смолкли; зато на вершинах вековых дубов, унизанных гнездами, закричали и завозились встревоженные колонии серых цапель.
Окаменевшие зрители все превратились в зрение и слух, и каждому мучительно хотелось угадать, что происходит там, в семи верстах, где наши напирают на врага...
А произошло там вот что (конечно, эти подробности стали нам известны только утром): полки, расположенные на левом крыле корпуса, пользуясь тем, что месяц был за облаками, в полной тишине, незамеченные подобрались к самым окопам мадьярских частей, перерезали колючую проволоку и неожиданно грянули на врага.
Тот в дикой панике побросал ружья и стал сдаваться целыми ротами. Нашим удалось, не выпустив ни одной пули, овладеть пятью линиями окопов.