В дыму сражения
- Лучше уходите, будем обстреливать город.
Предупреждённые ушедшими из Шавлей немцами, что город будет обстрелян, оставшиеся две, две с половиною тысячи жителей попрятались в погреба и подвалы. Выбирали те дома, где стены подвалов и своды были толстые. Там и сидели. Боясь высунуться. Не зная, что творится наверху. Они слышали только непрерывную пушечную стрельбу и взрывы снарядов в город то там, то сям.
От взрыва снарядов дома рушились один за другим. Падали с грохотом и обломками стен засыпали подвалы.
Когда наши войска с боем дошли до Шавлей и заняли город, они и не знали, что тысячи жителей сидят по подвалам.
Бой шел сначала в городе. Здесь местами была даже, очевидно, ожесточенная, но простая рукопашная драка. На вокзале, например, внутри было все поломано, побито, опрокинуто. Пальмы выдернуты из кадушек и поломаны: стволами их дрались, как дубинами. Телеграфный аппарат лежал в мороженице. Катушка телеграфной ленты кинута в угол, а конец развернутой ленты обмотался вокруг бутылок на буфете. Толстые бутылки разбиты вдребезги: ими, очевидно, также дрались в ожесточении.
В городе окопы местами были у самых домов, так что солдаты и наши, и немецкие забегали в соседние дома и били, стреляли оттуда. Выбивать приходилось уже из домов, бои шли в уцелевших зданиях, а когда наши вытеснили немцев совершенно из Шавлей, то немцы засыпали город снарядами.
Дома представляли собою прекрасную мишень для обстрела, и немцы так и били по ним по порядку. Одиночными выстрелами. Наши говорили потом:
- Даже занятно было смотреть. Ухнет у немцев орудие, и, слышно, летит снаряд: у-у-у-у! Бах! - упадет на землю, и на секунду стихнет все. Словно сам воздух притаится. Потом вдруг треск: как будто мешок большой или пузырь разорвался.
Так было сутки. Наши еще потеснили немцев, и бой отошел уже за город, но немцы все еще нет-нет да и слали снаряды по горевшему городу. Раненым, отходившим на перевязки, и солдатам, идущим в бой, приходилось красться между развалинами домов, часто ползти улицу, две, иногда припадать к земле и лежать, пока не пролетят осколки.
Когда наши отогнали немцев еще далее к Муравьеву от Шавлей, то в городе стало тихо. Перед рассветом замолкли последние слышные выстрелы, и утро встало над Шавлями светлое, спокойное. Безоблачное небо было синее, солнце ярко светило. В город не было ни души. Развалины и пожарища стояли мертвыми. Вдруг, из-под земли, из подвалов стали появляться люди: один, другой, двое, трое, целыми семьями - матери, дети, старики. Послышались голоса. Стали перекликаться через улицу. Принесли лопаты, начали откапывать тех, кого завалило опрокинутыми на подвал стенами. Выползло на свет более двух тысяч человек. Начинают лазить и рыться в своих развалинах. Другие сидят безмолвные, охваченные отчаянием:
- Что делать? Как быть далее? Куда идти?
Иные плачут. Причитают громко. Детишки рады солнцу, светлому дню после тёмных подвалов, рады новым картинам разрушенного города и, разбежавшись по уцелевшим еще сравнительно развалинам, начинают там уже игры.
